Прошло около десяти минут, а Маттео все молчал. Мальчик тревожно поглядывал то на мать, то на отца, который, опираясь на ружье, смотрел на сына с выражением сдержанного гнева.
– Хорошо начинаешь! – сказал наконец Маттео голосом спокойным, но страшным для тех, кто знал этого человека.
– Отец! – вскричал мальчик; глаза его наполнились слезами, он сделал шаг вперед, как бы собираясь упасть перед ним на колени.
Но Маттео закричал:
– Прочь!
И мальчик, рыдая, остановился неподвижно в нескольких шагах от отца.
Подошла Джузеппа. Ей бросилась в глаза цепочка от часов, конец которой торчал из-под рубашки Фортунато.
– Кто дал тебе эти часы? – спросила она строго.
– Дядя сержант.
Фальконе выхватил часы и, с силой швырнув о камень, разбил их вдребезги.
– Жена! – сказал он. – Мой ли это ребенок?
Смуглые щеки Джузеппы стали краснее кирпича.
– Опомнись, Маттео! Подумай, кому ты это говоришь!
– Значит, этот ребенок первый в нашем роду стал предателем.
Рыдания и всхлипывания Фортунато усилились, а Фальконе по-прежнему не сводил с него своих рысьих глаз. Наконец он стукнул прикладом о землю и, вскинув ружье на плечо, пошел по дороге в маки, приказав Фортунато следовать за ним. Мальчик повиновался.
Джузеппа бросилась к Маттео и схватила его за руку.
– Ведь это твой сын! – вскрикнула она дрожащим голосом, впиваясь черными глазами в глаза мужа и словно пытаясь прочесть то, что творилось в его душе.
– Оставь меня, – сказал Маттео. – Я его отец!
Джузеппа поцеловала сына и, плача, вернулась в дом. Она бросилась на колени перед образом богоматери и стала горячо молиться. Между тем Фальконе, пройдя шагов двести по тропинке, спустился в небольшой овраг. Попробовав землю прикладом, он убедился, что земля рыхлая и что копать ее будет легко. Место показалось ему пригодным для исполнения его замысла.
– Фортунато! Стань у того большого камня.
Исполнив его приказание, Фортунато упал на колени.
– Молись!
– Отец! Отец! Не убивай меня!
– Молись! – повторил Маттео грозно.
Запинаясь и плача, мальчик прочитал «Отче наш» и «Верую». Отец в конце каждой молитвы твердо произносил «аминь».
– Больше ты не знаешь молитв?
– Отец! Я знаю еще «Богородицу» и литанию, которой научила меня тетя.
– Она очень длинная… Ну все равно, читай.
Литанию мальчик договорил совсем беззвучно.
– Ты кончил?
– Отец, пощади! Прости меня! Я никогда больше не буду! Я попрошу дядю капрала, чтобы Джаннетто помиловали!
Он лепетал еще что-то; Маттео вскинул ружье и, прицелившись, сказал:
– Да простит тебя бог!
Фортунато сделал отчаянное усилие, чтобы встать и припасть к ногам отца, но не успел. Маттео выстрелил, и мальчик упал мертвый.
Даже не взглянув на труп, Маттео пошел по тропинке к дому за лопатой, чтобы закопать сына. Не успел он пройти и нескольких шагов, как увидел Джузеппу: она бежала, встревоженная выстрелом.
– Что ты сделал? – воскликнула она.
– Совершил правосудие.
– Где он?
– В овраге. Я сейчас похороню его. Он умер христианином. Я закажу по нем панихиду. Надо сказать зятю, Теодору Бьянки, чтобы он переехал к нам жить.
Это было давно, это было давно,
В королевстве приморской земли:
Там жила и цвела та, что звалась всегда,
Называлася Аннабель Ли,
Я любил, был любим, мы любили вдвоем,
Только этим мы жить и могли.
И, любовью дыша, были оба детьми
В королевстве приморской земли.
Но любили мы больше, чем любят в любви,
Я и нежная Аннабель Ли,
И, взирая на нас, серафимы небес
Той любви нам простить не могли.
Оттого и случилось когда-то давно,
В королевстве приморской земли, –
С неба ветер повеял холодный из туч,
Он повеял на Аннабель Ли;
И родные толпой многознатной сошлись
И ее от меня унесли,
Чтоб навеки ее положить в саркофаг,
В королевстве приморской земли.
Половины такого блаженства узнать
Серафимы в раю не могли, –
Оттого и случилось (как ведомо всем
В королевстве приморской земли), –
Ветер ночью повеял холодный из туч
И убил мою Аннабель Ли.
Но, любя, мы любили сильней и полней
Тех, что старости бремя несли, –
Тех, что мудростью нас превзошли, –
И ни ангелы неба, ни демоны тьмы
Разлучить никогда не могли,
Не могли разлучить мою душу с душой
Обольстительной Аннабель Ли.
И всегда луч луны навевает мне сны
О пленительной Аннабель Ли:
И зажжется ль звезда, вижу очи всегда
Обольстительной Аннабель Ли;
И в мерцаньи ночей я все с ней, я все с ней,
С незабвенной – с невестой – с любовью моей –
Рядом с ней распростерт я вдали,
В саркофаге приморской земли.
* * *
Избави Бог, судивший рабство мне,
Чтоб я хоть в мыслях требовал отчета,
Как ты проводишь дни наедине.
Ждать приказаний – вся моя забота!
Я твой вассал. Пусть обречет меня
Твоя свобода на тюрьму разлуки:
Терпение, готовое на муки,
Удары примет, голову склоня.
Права твоей свободы – без предела.
Где хочешь будь, располагай собой,
Как вздумаешь; в твоих руках всецело
Прощать себе любой проступок свой.
Я должен ждать – пусть в муках изнывая –
Твоих забав ничем не порицая.
* * *
Придет пора, когда моя любовь,
Как я теперь, от времени завянет,
Когда года в тебе иссушат кровь,
Избороздят твое чело, и канут
В пучину ночи дни твоей весны,
А с нею все твое очарованье –
Без всякого следа воспоминанья
Потонут в вечной тьме, как тонут сны.
Предвидя грозный миг исчезновенья,
Я отвращу губящую косу,
Избавлю я навек от разрушенья
Коль не тебя, то черт твоих красу,
В моих стихах твой лик изобразив –
В них будешь ты и вечно юн, и жив!
* * *
Тебя, о Смерть, тебя зову я, утомленный
Устал я видеть честь поверженной во прах,
Заслугу – в рубище, невинность – оскверненной,
И верность – преданной, и истину – в цепях,
Глупцов – гордящихся лавровыми венками,
И обесславленных, опальных мудрецов,
И дивный дар небес – осмеянный слепцами,
И злое торжество пустых клеветников,
Искусство, робкое пред деспотизмом власти,
Безумье жалкое надменного чела,
И силу золота, и гибельные страсти,
И Благо – пленником у властелина Зла.
Усталый, я искал бы вечного покоя,
Когда бы смертный час не разлучал с тобою.
* * *
Как я сравню тебя с роскошным летним днем,
Когда ты во сто раз прекрасней, друг прекрасный?
То нежные листки срывает вихрь ненастный
И лето за весной спешит своим путем;
То солнце средь небес сияет слишком жарко,
То облако ему туманит ясный зрак –
И все, что вкруг манит, становится неярко
Иль по закону злой природы, или так –
Случайно; но твое все ж не увянет лето
И не утратит то, чему нельзя не быть,
А смерть не скажет, что все в тень в тебе одето,
Когда в стихах моих ты вечно будешь жить.
И так, пока дышать и видеть люди будут,
Они, твердя мой гимн, тебя не позабудут.
«Слово о полку Игореве» с момента его открытия уже два столетия служит высокой задаче воспитания любви к Родине и подвигам наших предков. Многие поколения русских писателей, поэтов, историков стремились донести до нас красоту этой поэмы. Перед вами еще одно переложение гениальной поэмы, но особенное. Писатель Леонид Яхнин пересказал «Слово о полку Игореве» для юных читателей. Ему удалось это сделать, сохранив не только поэтические достоинства, но и самый дух великого произведения нашей литературы. Прочитайте этот пересказ. Он обязательно вспомнится вам, когда вы потом откроете подлинный текст и произнесете: «Не лепо ли ны бяшеть, братие, начяти старыми словесы трудных повестий о пълку Игореве, Игоря Святъславлича?..» В. Л. ЯНИН, профессор, академик Российской Академии наук
Сена.
Уральские горы.
Егерский полк – специальный пехотный полк, состоящий из лучших стрелков.
Следует анекдот, коего мы не помещаем, полагая его излишним; впрочем, уверяем читателя, что он ничего предосудительного памяти Ивана Петровича Белкина в себе не заключает. (Примечания издателя.)
